Круг замкнулся, бред зациклился, все встало на свои места. Стало ясно, что заговор доведен в своей всеохватности до совершенства. Иначе трудно уразуметь, почему позиции президента США Дональда Трампа заметно не слабеют, хотя не поносит его только ленивый. Потому и не слабеют, что все критики, даже самые нелицеприятные, работают в одной упряжке. Все они – часть вселенского заговора, во главе которого стоит сам Трамп.
Это он, противный, ловко манипулирует американской разведкой, подсовывая ей компромат на себя же, и если тот на поверку оказывается пустопорожней ерундой и околесицей, то это не случайность, но лишнее доказательство заговора. И все расследование специального прокурора Роберта Мюллера, полтора года проверяющего счета за электричество в принадлежавших Трампу гостиницах на предмет обнаружения "русского следа", преднамеренно состряпано так нелепо, чтобы закончиться неизбежным позором и выгородить тем самым преступника. То же с прессой, Голливудом и тому подобными мозговыми трестами: тиражи падают стремительным домкратом, вручение "Оскаров" приходится обрезать из-за отсутствия зрительского интереса. Особенно хороши русскоязычные борцы с трампизмом: их умозрения оказываются настолько занудными перепевами чужих мыслей, что на их фоне Трамп смотрится чуть ли не роденовским мыслителем. А может быть, каким-то боком они и на Путина халтурят, ведь и он такой же подельник, как они. Он тоже внутри горячечного бреда.
Эту новаторскую теорию запустил в публичный обиход вашингтонский корреспондент немецкого телеканала ARD Артур Ландвер на основании собственных наблюдений за американской политической жизнью. Его мнение многими взято за основу как единственно возможная интерпретация той необъяснимой свистопляски, которая сегодня охватила Америку. Версия Ландвера не лучше и не хуже других конспирологических теорий. Вопрос нужно ставить иначе: как получилось, что некогда вполне вменяемые люди, высмеивавшие по заслугам любые теории заговоров, сами в одночасье очутились внутри бреда? Покойный Чарльз Краутхаммер, еще недавно самый проницательный публицист в США, по первой профессии врач-психиатр, поставил массовому душевному заболеванию диагноз: "Синдром тревожного расстройства на почве ненависти к Трампу" (Trump Derangment Syndrome). А бред, как известно любому лечащему врачу, нельзя взломать изнутри, ибо доводы разума здесь бессильны, больная мысль видит в них лишь дополнительное подтверждение бреда.
Еще в прошлом веке ученые, занимавшиеся проблемами душевного здоровья, охотно работали с понятием "инстинкт смерти". Гениальная провидица Сабина Шпильрейн, чьи мысли расхватала на премии вся венская школа психоанализа, обнаружила в человеческой психике инстинкт самоуничтожения, необоримую тягу к смерти. Она назвала явление термином "танатос", по имени соответствующего древнегреческого божества. Зигмунд Фрейд включил танатос в свою теорию бессознательного. Карл Август Меннингер написал дюжину исследований о "войне человека с самим собой", о причинах саморазрушительного поведения людей, и в каждом из них обнаружил проявление сильного тяготения к смерти.
Эта черта свойственна не только отдельным особям, но и их коллективам, культурам, сообществам, народам, цивилизациям. Основатель французской социологической школы Эмиль Дюркгейм констатировал: "В определенный исторический момент каждое общество проявляет непреодолимую жажду самоубийства". Философ Жан Бодрийяр назвал общественные проявления этой тяги к смерти "гиперреальностью". Это состояние, когда сообщество теряет способность отличать действительность от вымысла. Надежный признак того, что общество погружается в гиперреальность, – оно начинает производить огромное количество "симулякров", подделок и суррогатов реальных явлений и понятий. В процессе подмены действительности гиперреальностью и реализуется тяга к смерти.
Современное общество торчит в гиперреальности по самое горло. Речь идет, разумеется, не о "конце старых добрых порядков", не о естественном прогрессе, не о ломке социальных отношений. Речь идет о замене парадигмы, о метаморфозе, в ходе которой цивилизации исчезают целиком, оставляя после себя разве что рожки да ножки для будущих археологических раскопок. Это было бы не впервой, так исчезали многие древние культуры. И хотя отдельным личностям ощущение упадка и саморазрушения могло доставлять особо острое наслаждение на грани оргазма, неизбежный конец оказывался трагичным для всех.
На пути к исчезновению США несколько отстали от Европы. Хотя и американцы в деторождаемости уже не достигают уровня простого воспроизводства, вырождение у них идет не такими темпами, как на европейском континенте. Протестантские переселенцы прежде всего искали за океаном не богатства, а свободу совести. Цивилизацию, сложившуюся вокруг этой центровой ценности, уже много десятилетий определяют как иудеохристианскую, и именно она в наше время охотно впадает в соблазн саморазрушения. Сужу так не по изменившемуся этническому или расовому составу населения, а по той скорости, с которой былые ценности и идеалы подменяются симулякрами. Нельзя не поразиться тому, с какой бездумной легкостью открываются ворота западной аксиологии (свода представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо) и с каким радостным гиканьем втаскивают на городскую площадь троянского коня, полного укрытых симулякров.
Нет такой ценности, которая была бы защищена от выхолащивания старого содержания и наполнения пустой оболочки содержанием новым, прямо противоположным. Взаимное обогащение культур трансформировалось в мульти-культи, где исчезает разница между высоким и низким. Публичное пространство фрагментировано. Где был закон, имевший равную силу для всех, там сегодня революционное правосознание, которое определяет, что еще законно, а что уже нет. Понятие приличий, которое культивировалось веками, подменено политкорректностью, человека отнюдь не возвышающей. Восхищение женственностью истолковывается как коварная уловка, призванная скрыть эротическую агрессию неисправимых предаторов. Мужское внимание якобы унижает человеческое достоинство самодостаточных амазонок. Семья становится пережитком прошлого в мире, где затуманены отношения между полами. Нравственность давно стала ценностью относительной и нуждающейся в уточнении, совсем как у Ленина: "Морально то, что служит интересам рабочего класса". Опасным пережитком видится и свобода слова – допустима лишь та, которая служит делу прогресса. Та, что не служит, является пропагандой ненависти.
На днях Американский союз охраны гражданских свобод, созданный именно для того, чтобы отстаивать право на непопулярные взгляды, торжественно объявил, что на его поддержку больше не могут рассчитывать люди, чьи мнения оскорбляют чувства его леволиберальных спонсоров. Множатся голоса, требующие отмены Первой поправки к Конституции, так называемого Билля о правах. Довод прост: в условиях разгоревшейся войны культур Первая поправка якобы используется консерваторами как оружие против прогрессистов. Комментаторы ссылаются на положительный опыт прошлого: во второй половине XX века философ Герберт Маркузе, кумир и идейный вдохновитель студенческих выступлений во Франции, успешно продвигал тезис о том, что буржуазный принцип терпимости к инакомыслию давно пора выбросить на помойку, а враги прогресса должны быть формально лишены права на свободу слова. Студенты лучших университетов Америки успешно срывают лекции неправильных профессоров, захлопывая их или скандируя убийственный лозунг: "Правду мы уже знаем, а другой знать не хотим!"
Вершиной культуры ханжества оказывается извращенное понимание гуманизма, когда абстрактная любовь к самому отдаленному человечеству считается более благородным и важным чувством, чем приземленный инстинкт самосохранения. По определению этот инстинкт воспринимается как последнее препятствие на триумфальном пути к танатосу, портящее чистую радость от коллективного самоубийства. Агитаторами и пропагандистами гиперреальности давно перестали быть философы, писатели, композиторы, конструкторы и прочие пролетарии умственного труда. Совестью народа провозгласили себя всякого рода мастера эстрады, акробаты пера, голливудские старлетки, полубоги шоу-бизнеса, капитаны индустрии развлечений. Ими овладела уверенность в том, что всенародная популярность и глубина суждений – это практически одно и то же.
В 2016 году неожиданно для всех идеология американизма восстала из мертвых, словно бы кто-то в темноте щелкнул выключателем и осветил всю убогость камеры смертников. Надо было быть самовлюбленным словоблудом, потерявшим всякое чувство страха, чтобы предпринять попытку остановить торжествующую гиперреальность. Президент Трамп каким-то средним ухом расслышал невысказанный призыв тех, кто упрямо отказывался радостно умирать вместе со всеми. Знаменитости всякого рода, выдернутые из блаженной гиперреальности, впали в истерику. Нет таких проклятий, которые гуманисты не извергали бы на рыжую голову Трампа. Мадонна (ее литературный псевдоним – сам по себе абсолютный симулякр, назначение которого – вытеснить из сознания память об оригинале) призвала сознательную чернь поджечь Белый дом с четырех концов, чтобы никто не ушел живым. Питер Фонда предложил в назидание папаше бросить 12-летнего Баррона Трампа в камеру к злым педофилам. Мера наказания никому не показалась чересчур строгой. Возмущенные обитатели Голливуда сейчас прилюдно испражняются на Трампову звезду на знаменитом лос-анджелесском бульваре в знак протеста против его дурных манер и общей невоспитанности. Некоторые протесты подкупают высотой своего альтруизма. Комик Билл Маэр размечтался о том, как было бы здорово, если бы Америку поразил глубочайший хозяйственный кризис: "Это единственная возможность остановить Трампа. Демократия, согласитесь, важнее, чем какое-то там процветание". Демократия, кстати, тоже превратилась в симулякр, и в подаче Маэра означает диктатуру правильных людей.
Еще одна верная примета прогрессирующей гиперреальности – неспособность ее носителей видеть причинно-следственную связь явлений, к примеру, осознать причины собственной нарастающей слабости. Так бык на корриде, пораженный в холку шпагой матадора, не в силах понять, отчего так неожиданно уходит из него жизненная сила. Мелкий сбой в мыслительном процессе превращает его конечный продукт в труху. Интеллектуальное бессилие оппонентов гораздо вернее, чем сомнительная собственная гениальность, облегчают президенту работу. Никакие враги не страшны при таких друзьях, как его однопартиец, сенатор Линдси Грэхем, на полном серьезе высказавший предположение, что в футбольном мяче, подаренном президенту США Путиным в Хельсинки, наверняка скрывается сверхсекретная аппаратура, с помощью которой Кремль по ночам передает в Белый дом инструкции о том, как правильно продавать Америку России. Единственное спасение авторов, исписавших страницы по этому поводу, в том, что уже через день чудовищный идиотизм предположения забывается, вытесненный другим, столь же сенсационным идиотизмом.
Здесь важно не перейти тонкую грань, отделяющую реальность от фикции. Российские попытки как-то повлиять на развитие событий в США – грубая бытовая действительность, длящаяся где-то с 30-х годов прошлого века. Ответ на происки свидетельствовал о душевном здоровье американцев: "Доверяй, но проверяй!" Это был ответ державы, которая верит в свои силы и в естественные преимущества своего строя. Но когда американец отвечает так, как это сделал намедни кандидат в сенаторы штата Флорида от Демократической партии: "Если я на выборах проиграю, это будет неопровержимое доказательство российского вмешательства", он погружает свое общество в гиперреальность, где точкой отсчета в любом деле оказывается злая воля Путина, а не выбор американского народа. Это уже фикция, продукт душевного помешательства.
Обратите внимание на то, как мало в крикливом стане хулителей президента было предпринято попыток серьезного анализа причин его победы. Много ли вы читали деловых разборов социальных сдвигов, смены настроений, изменившегося соотношения сил в результате новой стратификации населения или вследствие технологического прогресса? Имеете представление о том, какие выводы из этого анализа сделали для себя политики? Никакой серьезный разбор и никакие выводы невозможны там, где разум заменила байка о русском вмешательстве, которое якобы и предопределило исход выборов. При такой вере ничего в своей тактике менять не надо, происки Кремля – это форс-мажор, которому невозможно противостоять и который никакой особой общественной закономерности не выявляет. Надо ли говорить, что этот бред гораздо эффективней работает на путинский демонический образ всесильного и всезнающего властителя, чем любые словесные закидоны в его сторону?
Попадая в блудный круг больного сознания, даже логические на первый взгляд умозаключения оказываются на поверку такой же обманкой. Говорите, кремлевские хакеры взломали серверы Демократической партии и выкрали сугубо личную переписку Хиллари Клинтон, чтобы опорочить ее, слив документы в прессу? Кремлевские хакеры, они что – законченные идиоты? Почему же публике был представлен информационный вброс, который по заключению ФБР не содержит вообще ничего незаконного? Неужели кремлевские кроты не могли накопать в компьютерной памяти хоть какие-нибудь нарушения закона, а не просто "халатность", как констатировал тогдашний директор ФБР Джеймс Коми? Стоила ли рискованная и дорогостоящая игра свеч при таком результате? И что, собственно, требовалось доказать? Может быть, то, что Хиллари чиста как лилия, не пьет, не курит, по бабам не бегает? Считайте, московские взломщики это доказали. Но где же тогда сокрушительная операция по потоплению демократки и оказанию помощи марионетке Трампу?
Поражает способность некогда глубокомысленных умов не видеть центровых особенностей момента. В гиперреальности, к примеру, исчезает любая потребность формулировать притягательные проекты будущего. Оно и понятно – какое еще будущее, когда дело идет к блаженному танатосу? Большинство людей испытывает чувство смятения, некомфорта, потерянности перед лицом непонятного и незнакомого мира. Каждому из нас приходится чуть ли не ежедневно слышать: "у людей крыша поехала", "мир сдвинулся по фазе, спятил, впал в безумие, короче, сошел с ума, свихнулся". Впервые мир существует без постановки каких-либо высоких надличностных целей, ради которых стоит жить и, если надо, умереть. Цели в прошлом могли быть самые сомнительные, но они были всегда: религиозное миссионерство, национальное освобождение, строительство государства, защита от врага, нацизм, коммунизм, возвращение в Европу, либеральная демократия, европейская интеграция, национализм – ненужное вычеркнуть. Найти смысл жизни всегда было нелегко, но сегодня впервые сам его поиск стал занятием неприличным и пустопорожним.
Вы обратили внимание на поразительный факт: самое юное поколение людей обозначается социологами буквой Z. Были до этого поколения X и Y, теперь вот подрастает поколение Z. Но ведь это последняя литера латинского алфавита! Значит ли это, что с деторождением на этом намечено завязать, или прикажете перейти на китайскую грамоту? Дух последних дней свойствен гиперреальности, она в принципе не может предложить ничего нового, кроме симулякров. Оттого так безнадежно выглядит борьба с трампизмом.
Конечно, можно отвести душу, трижды громко назвав Трампа полным идиотом, чтобы после казаться себе фигурой как-то неожиданно покрупневшей, исторически более значительной. Но проблемы это не решает и успеха в борьбе с трампизмом не приближает ни на пядь. Весь гнев и ярость, эмоциональный перегрев выходят через свисток, как пар из чайника. Ораторы на митингах протеста не могут пожаловаться на недостаток внимания, толпы смотрят им в рот, ожидая откровения, но из уст вылетают только слова проклятия и ненависти. Ясное дело, ораторы очень хотели бы сказать нечто судьбоносно важное, но сами не знают, что бы это могло быть. Протестуя против простых, как правда, и вполне осуществимых обещаний Трампа, они не могут им ничего противопоставить. Хотелось бы хоть что-нибудь стоящее предложить, да нечего – ничего путного не приходит в голову. В противостоянии между хоть каким-то видением будущего и полным отсутствием такового обычно побеждает первое.
Идею, которая не висит в воздухе, не осознается остро как потребность дня, не может от стола придумать весь бостонский профессорский бомонд, даже если бы сумел о чем-то договориться. Поэтому противникам Трампа остается только снова и снова вести переучет его многочисленных любовных похождений, нецензурных выражений и мюнхаузенской похвальбы, перебирать тайные звукозаписи неверных секретарш и выковыривать "клопа" из подаренного мяча. Проблема заключается в том, что он их зубовного скрежета и воплей не слышит, их карнавальных похоронных процессий в упор не видит, устремив взгляд поверх голов туда, где ему мерещится желанная для Америки цель. Трамп обречен на победу до тех пор, пока не придет некто с более привлекательной повесткой. Получается порочный круг – из морока гиперреальности никто с проектом будущего прийти не может. Иначе какая бы это была тяга к смерти?
Ефим Фиштейн
