Провокация, направленная на срыв нормализации российско-турецких отношений. Президент, проводящий срочное совещание с главами МИД, СВР и ФСБ, не обязан говорить правду, он ее и не говорит. Правда в политике вообще редко востребована, и здесь явно не тот случай. Ибо для указанной нормализации Мевлют Мерт Алтынташ, убийца посла Андрея Карлова, сделал все что мог.
Эрдоган ошеломлен. Он спешит позвонить в Кремль, он бесконечно соболезнует, он обещает назвать улицу в честь погибшего, и в ходе встречи министров иностранных дел России, Ирана и Турции, состоявшейся в Москве на другой день после теракта, уже принято совместное заявление. В котором официальная Анкара, вчера еще непримиримый враг Башара Асада, "в полной мере подтверждает уважение суверенитета, независимости, единства и территориальной целостности Сирийской Арабской Республики".
Тем не менее Андрей Карлов погиб, эту правду не утаишь, и речь идет не только о провале спецслужб, равно турецких и российских. Речь идет о событии из ряда вон выходящем. О войне, в которой гибнут не какие-то там безвестные заложники или жертвы бомбежек. О войне, где не соблюдаются самые элементарные каноны неприкосновенности официальных лиц, и если не уберегли посла, то что говорить о прочих российских гражданах? Простых и непростых. В эпоху глобального террора они совсем уж беззащитны, и никакими локальными дипломатическими успехами их не взбодришь. Это серьезная политическая проблема.
Все предыдущие войны, которые тоже именовались контртеррористическими, объяснить и оправдать средствами пропаганды было гораздо легче.
Вторая чеченская война проходила на территории России. Все сюжеты, с нею связанные, включая басаевский рейд в Дагестан и взорванные дома, при самых разнообразных трактовках этих событий внушали ужас и желание сопротивляться врагу и покончить с врагом. Теракты на Дубровке и в Беслане агитпроп в лице высшего руководства и государствообразующих СМИ использовал для слоганов типа "блестящий штурм" и "Россия выстояла". Цена победы для формировавшегося тогда путинского большинства казалась соразмерной.
Войны с Грузией и с Украиной были войнами приграничными. В Южной Осетии, как стало известно, Саакашвили намеревался устроить геноцид местного населения, что удалось предотвратить посредством бомбежек грузинских территорий и отторжения Цхинвали и Сухуми от государства-агрессора. Крым, как все знают, собирались оккупировать бандеровцы, и поезд с вооруженными до зубов головорезами уже мчался туда на всех парах. В Донбассе местные трактористы и шахтеры на последние трудовые сбережения закупали "Буки" в военторгах. По итогам дискуссий с применением тяжелого и легкого вооружения Крым вернулся в родную гавань и Донбасс очутился примерно там же - назло киевской хунте и ее заокеанским покровителям, на радость окончательно сформировавшемуся путинскому большинству.
Сирийская кампания выглядит совершенно иначе. Это война где-то за семью морями, в неведомых пустынях, где мало кто из соотечественников когда-нибудь бывал и далеко не каждый туда слетать планировал. Это другой тип заложничества. Воюя с чеченцами, грузинами и украинцами, россияне претерпевали контртеррористические муки за свою страну или за страдающих, хотя не всегда это осознающих братьев. Братьев было меньше, чем нас, и они были обречены на поражение. Братья-враги, преимущественно бывшие советские люди, были понятны, и очень многие из них говорили по-русски, хотя иногда и с забавным акцентом.
Про сирийцев, начиная с несомненных друзей в Дамаске и кончая явными врагами в Алеппо, такого при всем желании не скажешь. Это чужие граждане, все сплошь, от алавита до суннита, и ответ на вопрос, что мы забыли в Сирии, с первого дня военной операции представляется весьма неочевидным. Зато, постепенно и неуклонно, становятся все очевидней угрозы, которые исходят от разных дозволенных и не дозволенных в России организаций, группировок и частных лиц, потревоженных нашей фронтовой авиацией. Угрозы, которых мы не ведали, сталкиваясь с чеченскими моджахедами, грузинскими воинами или украинскими диверсантами.
Это просто другой масштаб. Многие сотни миллионов населяющих Ближний Восток, Азию, Африку, Европу мусульман, сравнительно недавно узнавших о существовании Путина и его подданных и в разной мере не согласных с его методами ведения войны и принуждения к миру. И дело не в том, хорошие они или плохие. Дело в том, что, начав с Чечни, естественным образом войдя в азарт и увлекшись процессом распространения своего влияния на всю планету, российский лидер слабо просчитывал риски. Или, скорее, плевать хотел на эти риски, полагая, что за великую державу, способную бомбить города за тысячи километров от своих границ, можно все отдать. Никого не жалко.
Гибель посла ничего в этой его концепции конечно же не изменит. Он даже попытается отыграть смерть по полной, и игра по окончательному приручению Эрдогана уже началась, но внешней политикой жизнь не исчерпывается. Жизнь российская протекает преимущественно внутри государства, и это касается не только так называемых простых граждан, которые на данном историческом этапе могут лишь, преисполняясь патриотическим гневом, проклиная Обаму и медленно просыпаясь, мобилизовываться и правильно голосовать. Это касается и элит, которым в дополнение к санкциям отныне придется еще учитывать и каждодневные террористические опасности. Это касается министров, генералов, послов, олигархов, депутатов и прочих лучших людей страны.
Война в Сирии оборачивается для них какой-то тотальной подставой. Ловушкой, в которую загнана Россия, и бежать из этой западни хочется сломя голову. Трагедия российского посла Андрея Карлова - это трагедия российского начальства, которому не нужно слушать президента, чтобы узнать пресловутую правду, - и так знают. Начальство сильно обеспокоено. Начальство наверняка не желает, чтобы улицы в азиатских столицах, да и на Родине переименовывали в его честь, и эта уклончивость не от скромности. Здесь преобладают иные чувства, которые с ним, с начальством, нельзя не разделить.
