Я и раньше говорил, что невозможна никакая метафора, которая рано или поздно не обнаруживала бы способности, а то и властной потребности в собственной материализации.
И вот пожалуйста.
В наши дни довольно распространенное и, увы, подозрительно правдоподобное сравнение пусть и не основной, но критически заметной части российского общества с контингентом желтого дома из метафоры превратилось в печальную реальность. И пациенты дружно накинулись с кулаками (пока, слава богу, виртуальными) на психиатра. На психиатра не в метафорическом — в самом буквальном смысле этого слова.
Да и было за что. Терпение, можно сказать, лопнуло. И вообще достали они, эти психиатры! Одному они с чудовищной бестактностью, граничащей с прямым оскорблением самых заветных чувств, сообщат, что тот вовсе не Александр Македонский, а Николай Иванович Смирнов 1976 года рождения, водитель Рыбинской автобазы номер восемьдесят шесть. Другого они попытаются убедить в том, что под его кроватью не скрывается его первая жена с бритвенным лезвием за пазухой, мечтающая перерезать ему горло. Третьему они неосторожно намекнут на невысокую вероятность — по крайней мере, в ближайшие несколько лет — столкновения Земли с Луной. Четвертого они по возможности мягко попытаются отвлечь от изнурительной борьбы за установление точного числа участников давней битвы, мотивируя свои не слишком, увы, успешные усилия тем, что битва закончилась очень много лет тому назад, что закончилась она полным разгромом противника и что уже не надо так по этому поводу возбуждаться.
Незавидна участь психиатра в наши дни, то есть в условиях потери хотя бы приблизительных общественных конвенций о норме и патологии. Незавидна его участь, особенно когда санитары, похоже, все чаще принимают сторону впавших в агрессивную фазу пациентов.
«Разве можно говорить о таких вещах, которые могут обидеть некоторую часть нашего населения?» — риторически восклицает кто-нибудь из вполне благонамеренных граждан. И он прав, разумеется. И с ним трудно не согласиться. Нельзя никого обижать, с этим и я согласен. И скажу еще больше: нельзя обижать не только «часть населения», но даже и одного конкретного человека. Нельзя неосторожным словом наносить боль другому. Кто с этим поспорит? Думаю, что мало кто.
Но кроме той «части населения», которую «обидеть легко», есть и другая «часть населения». Эта «часть» видит своей основной социальной ролью, своей основной задачей неустанный и никогда не утоляемый поиск поводов для обиды. Не своей персональной обиды, нет. Их-то не очень обидишь, потому что они, похоже, обижены изначально. Они, наподобие стаи одичавших дворняг, носятся по окрестностям информационного пространства, и мысли их заняты одним: кого бы в этот раз ухватить за штанину?
Они находятся в постоянной готовности из чего угодно, из практически любого, как говорят журналисты, «инфоповода» выдуть впечатляющих размеров пузырь «народного негодования». Они редко говорят от собственного имени. Как и у упомянутых одичавших дворняг, имен у них нет. Поэтому они вещают от имени народа, страны, нации, конфессии. Они не ждут дискуссии. Они не ждут объяснений и разъяснений. Они сами все знают. Они сами кому хошь что хошь разъяснят. Желательно при посредстве лавинообразно расплодившихся в наши дни и бурно разросшихся, как крапива на пустыре, разнообразных и разнокалиберных «органов».
Они время от времени объединяются в какие-то фантомные организации, названия которых звучат одно причудливее другого. Иногда они воплощаются в как бы реальных людей, и эти как бы реальные люди возникают то там то сям с мочой и зеленкой, посредством которых метят то или иное общественное или культурное пространство. Потом, как привидения при первом крике петуха, исчезают и обнаруживаются то в интернете, то в телевизоре, то на страничке какого-нибудь военно-православно-державно-национально-геополитически ориентированного издания.
Твердо усвоенная, хотя и удручающе небогатая лексика и фразеология «оскорбленности чувств», неплохая осведомленность о различных культурных или общественных событиях, которые они произвольно квалифицируют как оскорбительные для их нежнейших чувств, хорошо организованная логистика, позволяющая различным группам «оскорбленных» оказываться в нужное время в нужном месте, а также, судя по всему, неплохая материальная оснащенность позволяют говорить об их неустанной деятельности как о своеобразной профессии.
Впрочем, бог с ними. Они исчезнут, не оставив даже легкого следа, как только у тех, кто их разводит и прикармливает, пропадет в них потребность.
Но есть ведь и реально обижающиеся люди. И это действительно является проблемой.
Если попробовать рассудить не в абстрактно-нравственных категориях, а, скажем, в бесстрастно-арифметических, то никто никогда не может поручиться за то, что любая публично произнесенная фраза, например, «Сегодня прекрасная погода», не будет для кого-нибудь звучать оскорбительно. «Ничего себе прекрасная погода! — воскликнет кто-то нервно. — Сам ты прекрасная погода! Прекрасная погода — это когда дождь со снегом и ветер. Мне лично так нравится, и не надо оскорблять мои метеорологические чувства. А кому не нравится, могут валить».
Боязнь кого-нибудь невзначай обидеть — это, скажу без иронии, высокая боязнь. Но это же и серьезная проблема, грозящая полным коллапсом коммуникативного поля. Надо ли думать о том, что своим высказыванием, даже тем, которое тебе самому кажется вполне нейтральным, ты можешь кого-нибудь обидеть? Надо, да. Возможно ли это, если ты внутренне не готов к состоянию полного молчания? Нет, невозможно. Особенно при том разбалансированном состоянии общества, какое наблюдается в наши, такие, мягко говоря, интересные времена.
Лев Рубинштейн
