Дмитрий Быков настолько хорошо известен, что и хотелось бы съязвить, что незаслуженно, но придраться почти не к чему. В отличие от некоторых современных политических деятелей, руководителей сверхдержав, популярность Д. Быкова зиждется на его а) таланте, б) плодовитости, в) невероятной энергии, г) остроумии, д) эрудиции, е) блестящих ораторских способностях, ж) быстроте мышления, з) растиражированности в СМИ. Так можно перечислить весь алфавит, поэтому я остановлюсь. Интересен он и в стихах, и в прозе. Ценит себя более всего как поэта (кстати, Иван Бунин тоже считал себя, прежде всего, поэтом). Кому-то по душе более всего быковские острые стихи на политические темы («Господин хороший» и «Гражданин поэт»), кому-то больше нравятся его рассказы, кто-то с интересом прислушивается к его политическим оценкам происходящего, и очень многие любители литературы увлеченно читают его книги и статьи о русских писателях или слушают его лекции по литературе, благодаря телевидению и интернету доступные самым широким массам. Отношение к Быкову как к личности неоднозначное. Не все могут спустить ему оскорбительное отношение к Израилю, но никто не сможет отрицать, что Дмитрий Быков – феномен, эдакий вундеркинд, выросший до солидных размеров, но сохранивший детскую жизнерадостность и гиперактивность, жадно поглощающий книги, концепции, идеи. Он задорно спорит с оппонентами, с медвежьей грацией отдавливая при этом множество туфель и самолюбий. И еще Дмитрий Быков напоминает мне Александра Дюма-отца: остроумием, жадностью до жизни, скоростью письма, да и внешне – last but not least! Быков – живая иллюстрация к собственному некогда высказанному тезису: талант писателя легче всего выявить по тому, как он описывает секс и еду. Немудрено, что на встречу со столь уникальной персоной ринулись и стар, и млад, но все-таки в основном убеленные сединами. Сами знаете, кто ходит на литературные программы.
Итак, встреча в Центральной библиотеке Бруклина. Быков стремительно поднялся на трибуну, но в его настроении чувствовалась усталость после недавнего перелета в Америку. Заметна седина в волосах, коричневая майка с какой-то страшной физиономией на груди. Ничего удивительного – это его стиль. У него есть пренеприятная манера – не смотреть в лицо собеседнику, который задает ему вопрос. А в конце выступления вопросы были, как же без них? Тема – восприятие Америки в русском сознании в 20-м веке, а более того – в русской литературе. И тут он был концептуален. Интересна его мысль, что на тех этапах российской и советской истории, когда страна шла на подъем (будь то конец 19-го века, период индустриализации в СССР, оттепель 60-х гг.), Америка воспринималась как образец для подражания: ее индустриальная мощь, темпы и размах восхищали. Вспомним стихи Маяковского об Америке, в которых поэт отдавал дань советской идеологии, но чувствовалась его огромная симпатия к стране. Как утверждает Быков, Америка вышибла из Маяковского последнюю лирическую искру. В 20-х гг. ширилось восприятие Америки как страны-близнеца, где формировалось новое общество. До 1935 г. Россия на Америку прямо равнялась. Тут и работы Эйзенштейна, на которые оказала влияние американская кинематография, и «О’кей. Американский роман» Бориса Пильняка, а более – «Одноэтажная Америка» Ильфа и Петрова, которые увидели в стране, по словам Быкова, одну огромную Одессу, где все для блага человека. В годы сталинского террора, во времена застоя, в нынешнее мутное путинское время Россия «вспоминала», что матрица ее развития иная, что у нее с Америкой никакого сходства нет, а есть принципиальная разница путей и судеб; пропорционально рос и ширился антиамериканизм. В эпоху застоя и реакции в России США становились объектом критики, если не сказать политически ангажированной ненависти.
Итак, этапы, выделенные Быковым: 1). Конец 19-го века. Америка воспринимается как индустриальный гигант. Побывавший в США В.Г. Короленко написал повесть «Без языка», где увидел в Америке страну, стремительно вырвавшуюся вперед, и в то же время признал, что без языка в этой стране иммигранту никак нельзя; 2). Начало 20-го в. Поиск новых путей для России и желание, чтобы она стала новой, улучшенной Америкой. Америка – машинная цивилизация, Россия станет новой цивилизацией Духа. Быков упомянул стихи А. Блока «Новая Америка» и «Скифов». Не могу не согласиться с быковским взглядом на «Скифов» Блока как на чудовищное стихотворение, в котором азиатчина противопоставляется христианству, и где воспевается «иррационально-жестокое, туповатое зверство». Конечно же, это не отменяет печати безумной талантливости, пронизывающей стихотворение. Как результат – общество «Скифы», возникшее в России в 1918 г; 3). Этап 20-х. годов. Строительство новой страны. Быков считает «Город желтого дьявола» Горького амбивалентной книгой, так как Горький помимо критики капитализма восхищен американским рабочим, профсоюзами. В стране возникает увлечение американской техникой, дружба Ленина с американским миллионером и авантюристом Хаммером; 4). Четвертый этап российского отношения к Америке – это понимание, что русский утопический путь развития принципиально отличается от американского. Россия начинает Америку люто критиковать и неубедительно ненавидеть. Вспомнилась фальшивая пьеса К. Симонова «Русский вопрос». С 1945 до 1953 гг. нет у советской пропаганды более злого врага, чем США; 5). Пятым этапом Быков посчитал 60-е гг., когда «Мое открытие Америки» Маяковского преобразовалось в цикл А. Вознесенского «Треугольная груша». Хотя Ярослав Смеляков отмечал, что своего открытия Америки у Вознесенского не вышло, тем не менее, и Вознесенский, и Евтушенко были далеко не равнодушны к этой стране и общались с американской элитой. Выделяя пятым этапом оттепельные, 60-е гг., логично было бы отметить годы застоя как шестой и при желании растянуть его до сегодняшних дней. Почему-то Быков помещает шестой этап российского отношения к Америке в будущее, когда Россия «станет равной себе» и перестанет видеть в США соперника. Так или иначе, но сама попытка такого взгляда очень интересна, если не сказать уникальна.
Бесшабашность некоторых оценок Быкова меня задели. Так, он лихо разделался с С. Довлатовым, объявив, что у него к нему «неприязнь» (вспоминается хрестоматийное «Такую лишнюю неприязнь я испытываю к потерпевшему, что кушать не могу») и что его произведения – это литература среднего вкуса, а лучшие свои произведения он, дескать, написал еще в России. Довлатову было инкриминировано, что он не попытался выстроиться в американскую жизнь, а жил на иммигрантском отшибе, в отличие от И. Бродского, который успешно интегрировался. Особенный залп был выпущен по довлатовской «Иностранке», и было выражено недоумение, почто Курт Воннегут восхищался Довлатовым. Я попыталась возразить Быкову, но едва произнесла «Довлатов», на лице нашего героя выразилась такая смертельная скука, что я поняла: мое дело проиграно, даже и не начавшись. Тут-то я и испытала на себе особенность неулавливаемого быковского взгляда. Когда еще одна дама, следом за мной, попыталась вступиться за рано ушедшего в мир иной талантливого прозаика, на нее зашикали. На встречу с живым Довлатовым, небось, побежали бы... Вдогонку неуловимому Быкову скажу, что его понимание Америки и иммигрантской жизни как ненастоящей Америки устарело и не соответствует действительности. Иммигранты, живущие анклавами, пестрая мозаика иммигрантской жизни – это и есть весьма характерное для сегодняшней Америки явление. Не мог же Довлатов поехать в Канзас или писать прозу по-английски. Феномен Набокова – один из редких случаев в истории литературы. Вовлеченные в проект «Мы родом из школы» были неприятно удивлены быковским безразличием к своему детищу, от которого он публично едва ли не открещивался(!)
Но отрешимся от мелкой критики на глубоких местах и признаем, что встреча прошла на «ура». Судя по словам Быкова, он собирается одаривать США своим присутствием теперь чаще и дольше. Что ж, удачи ему в освоении американского континента!
