«Вот и началось разделение. Я б даже сказала очищение. И Слава Богу! В чем сила? Сила в Правде! Всегда есть и будет!» — это я читаю комментарии в одной из многочисленных ныне дискуссий по поводу очередного расколовшего общество события (не важно, о чем речь — о школьном насилии, истории с Павленским, статусе Исаакиевского собора или о Захаре Прилепине во главе боевого батальона вооруженных мужчин неопределенного статуса).
Казалось бы, в чем новость? Страна давно разделилась на несколько лагерей, родители с детьми не разговаривают, школьные друзья не здороваются, бывшие приятели опускают глаза при встрече. Каждый уверен в своей Правде, никто не собирается уступать, договариваться, беседуют только с единомышленниками.
Тех, кто не «свой», предпочитают игнорировать, и только самые упертые переругиваются до тех пор, пока кто-то первым не отправляет противника «в бан».
И все же есть, мне кажется, и новая нота, новый поворот. Нынче противники уже не обсуждают обстоятельства, не спорят о причинах, не аргументируют, как пытались вначале, а с ходу дают этическую оценку происходящему. Как будто речь идет не о социальных или политических обстоятельствах, а о вечной, непрекращающейся борьбе между Добром и Злом.
При этом каждый уверен, что противник действует исключительно из эгоистических, корыстных интересов: «Ими движет только корысть, властолюбие», в то время как поступки «своих» нравственно безупречны. И стороны с энтузиазмом клеймят друг друга, обвиняя в продажности.
Причем каждая из сторон буквально с пеной у рта доказывает, что белые одежды праведников — исключительно на их стороне.
Политика давно уже взрывоопасна, но общество сотрясают и скандалы иного рода. Не случайно именно теперь выплывают на поверхность старые случаи школьного абъюза. Десятилетиями они не становились предметом внимания, но именно сейчас внезапно актуализировались. Искусство, полвека назад, казалось, добившееся права заниматься любыми экспериментами, вновь вызывает этические споры. Даже гомеопатия, много десятилетий спокойно дремавшая в тени классической медицины, внезапно стала объектом научного обличения.
Позиции по каждому вопросу формируются разные, но сегодня они неизменно должны быть отчетливыми.
Самое большое раздражение вызывают те, кто пытается представить ситуацию как неоднозначную.
В этом вопросе люди, занимающие противоположные позиции, единодушны: «не вижу причин подозревать их (идеологических противников) в сложности. Были бы устроены сложно, не было бы такого безобразия: или они олигофрены? там же все однозначно», «позиция нужна, четкая и внятная, тот, кто молчит, болтает, что он «не за тех и не за этих», — не заслуживает уважения»; «как я рада, что не только меня коробят эти иесусики, у которых все сложно, нужно послушать и другую сторону»; «всё жду, когда надоест чесать друг о друга языками и быть снисходительно-ироничными. Но точно не дождусь. Потому что кто вы без вашей иронии?»; «До относительно недавнего времени я считал, что и надо и интересно именно «понимать». Но сейчас согласен — Зло не надо понимать, с ним надо бороться».
Что случилось, почему вопросы осуждения ближнего и выведения на чистую воду безнравственного другого сегодня оказались столь актуальны?
У меня нет ответа, конечно. Есть версии. Главная заключается в том, что люди ужасно устали от неопределенности, от невозможности изучить и разобраться, от собственной некомпетентности, помноженной на право иметь мнение по всем вопросам. Реагируют они на это состояние неадекватно.
Недавно после долгого перерыва встретила свою старую подругу, разговорились про здоровье, и она мне сообщила, что ей должны сделать операцию. А я недавно с этим диагнозом сталкивалась, поэтому стала спрашивать про анализы, про состояние, уверена ли она в том, что ей эта операция нужна, есть ли второе мнение. На что она мне довольно раздраженно возразила, что, мол, никаких подробностей она не знает и знать не хочет, и разбираться в этом не будет, ей важно одно: раз врач велел, она выполнит.
На самом деле эта позиция встречается довольно часто: человек хочет уверенности, а не понимания.Социальные проблемы, история, научные исследования — все это сложно и малодоступно, а без знания большого количества обстоятельств делать выводы трудно. Поэтому лучше обратиться к морали, она дана нам в ощущениях, тут уж мы все специалисты, моральная оценка — то, что мы точно можем.
Обвинив противника в безнравственности, можно вывести его из системы общих отношений, перестать учитывать.
Ну и вторая причина, на мой взгляд, в том, что людям тяжело жить в зыбком пространстве лжи и постоянной подтасовки и перетасовки, которые господствуют в информационном пространстве. Организму трудно переносить столь быстро меняющуюся повестку. Человек и рад бы сегодня ненавидеть стратегических противников, завтра видеть в них друзей и партнеров, послезавтра подозревать как шпионов и провокаторов, но укачивает.
Не веря власти, не доверяя официальным лицам, люди хотят все же иметь что-то надежное, твердое, незыблемое. И находят — нравственный закон внутри нас.
Опираясь на это «нравственное чувство», остальной мир можно довольно легко разделить на своих и чужих, на добро и зло, на черное и белое, и в таком привычном биполярном пространстве почувствовать наконец себя уверенно. И уже находясь внутри забора, облаять врага с чувством выполненного долга. Потому как враг — он и есть враг.
Как недавно написал один симпатичный молодой писатель: «Поступок коллеги, безусловно, вызывает понимание и уважение. Хотя писателю, конечно, все равно лучше книжки писать, тоже — не самая простая работа, в общем-то. Но желание послать все на … и оказаться в истории, где все ясно и правильно: бежать — туда, стрелять — вон туда, тоже порой совершенно нестерпимо, увы...»
Человек стремится не только к простоте и ясности, но и к правоте. Иногда это естественное желание заводит его очень далеко, но хочется верить, что настоящей гражданской войны все-таки удастся избежать.
Алена Солнцева
