Различные устойчивые мифы и предрассудки, связанные с так называемыми «национальными особенностями», столь же нелепы и бессмысленны, сколь крепки и разнообразны. Иногда они носят в себе негативный заряд, иногда позитивный, а иногда и просто комически безобидный. Но, как это часто бывает, любая безобидность рано или поздно приобретает оценочную окраску. И чаще всего, увы, в негативную сторону.

Потребность в мифе так сильна, что мифом становятся самые случайные впечатления или частные наблюдения. Один знакомый швед, например, признался мне однажды, что долгие годы он был абсолютно уверен в том, что каждый русский перед завтраком выпивает стакан водки. Он был уверен в этом настолько прочно, что был страшно поражен, когда вдруг обнаружил, что вовсе не каждый.

Мой приятель, человек, обладающий довольно выраженной семитской наружностью, счастливым образом совпадающей с его этническим происхождением, рассказывал, как в студенческие годы он возвращался домой в поезде после военных сборов. Проводник, разносивший чай, принес именно ему и только ему совсем не чай, а почему-то стакан какао. На осторожный вопрос, почему именно он удостоился такой привилегии, проводник таинственно подмигнул ему и доверительно сказал: «Евреи любят какао, я знаю».

Мой приятель, чтобы не пошатнуть в сознании добросердечного проводника стройной картины мира, не стал ему говорить, что именно он относится к той редчайшей разновидности евреев, которые какао не то что не любят, а даже и терпеть не могут. И выпил это злополучное пойло. А на следующий день — еще.

Поскольку этот этнографический этюд разворачивался на глазах кучи дружков-однокурсников, легко представить себе, каким лакомым объектом всеобщего веселья на весь остаток пути, а также на все последующие годы совместной учебы стала эта поистине крылатая фраза.

Однажды в какой-то из своих фейсбучных записей я — не помню, по какому информационному поводу — употребил словосочетание «британский балбес». Самый же первый комментатор задал мне строгий вопрос: «Вы не любите британцев?»

«Я не люблю балбесов», — ответил я. «А почему же тогда британский?», — не унимался комментатор. — «А всего лишь потому, что он в данном конкретном случае был именно таковым, а мог бы оказаться французским, еврейским или, страшно подумать, русским».

Не уверен, что он понял, что я имею в виду. Потому что во многих людях, увы, живет представление об «этнических» именах прилагательных как об оценочных. В то время как они таковыми давно уже не являются.

Легко вообразить себе, как в моем послевоенном детстве звучало на наш детский слух прилагательное «немецкий». Поэтому даже такие словесные конструкции, как «великий немецкий композитор Бетховен», для моего уха звучали мучительным диссонансом. Потребовалось время, а также определенные интеллектуальные усилия, чтобы постараться это преодолеть, чтобы понять и усвоить, что «национальными» (по крайней мере в старом, этническом, смысле) бывают язык, фольклор, кухня, одежда. Также национальной бывает литература. Ну, просто уже потому, что она создается на том или ином национальном языке и принадлежит к той или иной национальной культуре.

А, например, преступность — таки да, национальности не имеет. Преступник имеет, а преступность — нет. Террорист имеет, а терроризм — нет. Я понимаю, что не всякому уму под силу такое нехитрое с виду построение, но надо постараться, и эти усилия непременно будут вознаграждены. Вознаграждены как минимум тем, что у того, кто не поленится приложить такие усилия, появится шанс не только самого себя по праву считать цивилизованным человеком, но и на полных основаниях ощущать себя своим среди прочих цивилизованных людей.

А если уж столь непреодолима тяга к наделению «национального» оценочными смыслами, то, ладно, пусть уже существуют в оперативном речевом обиходе «русская сердечность», «африканское чувство ритма», «грузинское гостеприимство», «польский романтизм», «немецкая точность», «итальянский артистизм», «еврейская живость ума», «цыганская музыкальность».

Дело не в том, что все эти эпитеты и характеристики соответствуют или не соответствуют реальности и что все эти перечисленные качества свойственны преимущественно людям, принадлежащим именно к указанным национальным группам. Это такие же мифы, как и мифы «негативные». Но эти мифы по крайней мере не разрушительны. В первую очередь, не саморазрушительны.

Если так уж хочется судить об особенностях того или иного этноса, то почему бы не судить о них по лучшим, а не по худшим образцам. Это не «прекраснодушие» и не «страусова политика». Это, извините, душевная гигиена, душевная профилактика. Потому что нет ничего легче, чем запустить в душевный организм бациллу ненависти. А избавление от этой бациллы требует кучу времени, адского терпения и, самое главное, железной воли. И работы, конечно. Хотя бы приблизительное соответствие современности вообще-то требует серьезной работы. Как, впрочем, и жизнь вообще.

Мой венский приятель, когда речь почему-то зашла о тех или иных особенностях австрийской нации, сказал однажды очень смешную вещь: «Мы, австрийцы, — сказал он, — совмещаем в себе легкомыслие немцев с деловитостью итальянцев».

Это смешно и весело. Но прежде всего потому, что это сказал австриец, а не об австрийцах — кто-нибудь другой.