В апреле 1997 года журнал Wired опубликовал статью с грандиозным и достойным сожаления названием «Рождение цифровой нации». Это было самое подходящее время для того, чтобы сделать громкие и оптимистические заявления о будущем Соединенных Штатов и технологиях. США в одиночку возвышались над всем миром. Американский фондовый рынок был на подъеме. Microsoft готовилась стать самой дорогой в мире компанией – это была первая технологическая компания, вышедшая на такой уровень. Компьютер, созданный IBM, собирался победить чемпиона мира по шахматам в его собственной игре.

И все же, как утверждал журналист Джон Кац, страна оказалась на грани чего-то большего, чем процветание и прогресс – чего-то, что изменило бы ход мировой истории. Возглавляемый «Цифровой нацией», «новый социальный класс» «молодых, образованных, богатых» горожан, чья «деловая, социальная и культурная жизнь все больше вращается вокруг» интернета, стояла на пороге революции, которая привела бы к беспрецедентному уровню гражданской активности и свобод.

Инструментами этой революции были факты, которыми цифровая нация была одержима, и которыми они уничтожили - или, по крайней мере, связали по рукам и ногам - узкопартийную политику, которая была скучной и подозрительной.

«Я наблюдал формирование новой постполитической философии, - писал Кац. - Эта зарождающаяся идеология, нечеткая и трудная для определения, предлагает сочетание многих лучших ценностей, стряхнувших оковы заезженных, старых догм - гуманизма либерализма, экономических возможностей консерватизма, плюс сильного чувства личной ответственности и страсти к свободе».

Сравнивая грядущие изменения с эпохой Просвещения, Кац похвалил «интерактивность», которая «могла создать новый тип сообщества, новые способы ведения политических бесед» - «СМИ и политическая культура, в которой люди могли бы накопить фактический материал, высказать свою точку зрения, выступить против других убеждений и обсуждать проблемы рационально». Такая разумная итеративная американская общественная жизнь подразумевала, как писал Кац, «невероятную… возможность того, что технологии могут слиться с политикой, чтобы создать общество с более высоким уровнем гражданственности».

Доводы в пользу того, что рациональный технический авангард повлек бы за собой эмансипативный цикл национальной вовлеченности, в то время звучали повсюду. (Хотя они не были бесспорными) Кац отличается относительной сдержанностью. «Длинный бум», печально известная статья, опубликованная в Wired всего три месяца спустя, предсказывает распространение цифровых сетей «во всех уголках планеты», что приведет к «великому взаимному обогащению идеями». «Кульминацией этого к 2020 году станет «цивилизация цивилизаций, которая высадится на Марс в состоянии общечеловеческой гармонии». (Вместо этого мы получили Малыша Йоду).

Этот евангелизм оказал глубокое влияние на следующие 20 лет политики невмешательства и позитивного общественного мнения об оцифровке американской жизни. Глубинное убеждение, по большей части неисследованное, что технологии приведут к более свободному и более удобному существованию, послужило зарождению нашего цифрового настоящего. Это позволило создателю веб-сайта оценить привлекательность студенток Гарварда, создав рекламную платформу с годовым доходом в 55 миллиардов долларов. Это позволило интернет-магазину, созданному для продажи книг, построить сеть облачных вычислений за 25,7 миллиардов долларов. Это позволило компании, которая первоначально была предназначена для того, чтобы состоятельные люди вызывали частных водителей, превратить себя в 47-миллиардный…. Uber, чем бы он ни был.

Хотя были и возражения, эта убежденность сохранялось. Еще в 2012 году, даже несмотря на то, что огромные платформы, которые теперь контролируют интернет, приняли свои нынешние формы, автор бестселлеров Стивен Джонсон утверждал, что стакан наполовину полон, в своей книге «Идеальное будущее» - что «равноправные прогрессивисты», просвещенные уроженцы цифровой нации, покончат с укоренившимися социальными и политическими проблемами путем краудсорсинга.

Оглядываясь назад на шаткое начало нового десятилетия, становится ясно, что за последние 10 лет многие американцы вышли из этого мечтательного состояния, потрясенные жестокими циклами волнений и перемен по вине тех самых реформ, которые должны были «создать цивилизацию Разума в киберпространстве». Открыв глаза, они увидели, что Цифровая Нация действительно родилась. Только она их не освободила. Она ими управляла. Она не укротила политику. Она привела ее в неистовство.

И она не сблизила людей. Она оттолкнула их друг от друга.

Самым старым показателем отчуждения в американской жизни является Индекс отчуждения Харриса Полла, который рассчитывается ежегодно на протяжении более 50 лет. Это простой опрос, который просит ответить, согласны ли респонденты с этими пятью утверждениями:

То, что вы думаете, больше не имеет значения.

Богатые становятся богаче, а бедные - беднее.

Большинство людей, наделенных  властью, пытаются использовать таких людей, как вы, в своих интересах.

Людям, управляющим страной, все равно, что с вами происходит.

Вы не принимаете участия в событиях, происходящих вокруг вас.

Затем Харрис усредняет показатели согласия и выводит индекс, служащий приблизительным показателем того, как американцы ощущают себя в своей стране и в своих общинах. В 1998 году, через год после публикации «Рождения цифровой нации», этот показатель составил 56%. В 2008 году, когда стали преобладать цифровые платформы, он вырос до 58%. В прошлом году он составил 69%, самый высокий показатель за всю историю. (Самый низкий уровень, 29%, пришелся на первый год индекса отчуждения в 1966 году, в том же году, когда HP начала продавать 2116A - свой первый компьютер). Легко предположить, в чем причина такой перемены: финансовый кризис, который заставил американцев осознать, как широка пропасть богатыми и бедными; эпидемия опиоидов, вызванная корпоративной жадностью; укоренившиеся расизм и сексизм; раздробленная партийная политика; и, конечно, технологические изменения - призма, через которую американцы видят все это, и вектор, который объединяет чувства американцев по поводу всех этих событий.

Ощущение бессилия, отчужденности, одиночества и гнева, порожденные или усугубленные веком информации, настолько распространены, что кажется, будто это всего лишь естественное состояние, похожее на боль, которая мучает вас до тех пор, пока вы не перестанете обращать на нее внимание. Но иногда это ощущение внезапно становится намного острее.

Гораздо острее: американцы, которые наиболее явно заявили в это десятилетие о своей ярости и бессилии, - это, конечно, молодые белые мужчины. Летом 2014 года 24-летний парень начал маловероятное социальное движение полным гнева постом о действиях своей бывшей девушки, малоизвестной разработчицы игр. Gamergate! Это было так глупо и бессмысленно, но всем быстро стало страшно. Вокруг этого движения возникла целая культура блогеров и мошенников. «То, что вы думаете, больше не имеет значения». Некоторые из этих молодых людей были троллями, другие - неонацистами. У некоторых теперь есть свои телешоу. Некоторым заплатили миллиардеры. Некоторые добрались до Белого дома. Многие жаждали карьеры в СМИ. Некоторые так долго изнывали в собственном негодовании и в том грустном мире, который создали, что порвали с реальностью. Несколько были убиты. Один совершил одно из самых ужасных преступлений 2010-х годов – убийство христиан в Новой Зеландии.

Правда в том, что у нас пока нет такого языка, при помощи которого мы можем говорить о совершенно новом созвездии тревожных и негативных взаимодействий – от запросов в друзья до неотвеченных сообщений. Они в той или иной степени серьезнее, чем мы можем выразить словами, и разрыв между реальностью и нашим представлением о ней - и есть отчужденность.