На протяжении большей части человеческой истории две птицы — Больше и Лучше – сидели на одной ветке. Вы могли бросить один камень и надеяться, что попадете в них обеих. Вот почему столетие со времен зарождения современной экономики с публикации книги Адама Смита «Богатство народов» было посвящено упорной погоне за максимальным экономическим производством. Основные идеи Смита - что индивиды, преследующие свои собственные интересы в рыночном обществе, в конечном итоге, сделают друг друга богаче; и что повышение эффективности, как правило, за счет увеличения масштаба, является ключевым фактором умножения богатства, бесспорно, работали. Производство возросло до неизведанных ранее масштабов, возникло беспрецедентное благосостояние и легкость, которая отличает жизнь большинства людей, читающих эти строчки. Не удивительно и не случайно идеи Смита по-прежнему довлеют над нашей политикой, нашими взглядами, даже нашими характерами.
Но отличительной чертой нашей реальности является то, что теперь вам приходится делать выбор — больше или лучше.
Что означает, согласно новому исследованию, что наше вечное стремление к росту и, прежде всего, к балансу, делает нашу жизнь хуже, как коллективно, так и индивидуально. Рост больше не делает большинство людей богаче, вместо этого, он создает неравенство и неуверенность в будущем. Экономический рост наталкивается на столь глубокие физические пределы, как изменение климата и нефтяной пик, что попытки продолжить расширение экономики могут быть не только невозможными, но и опасными. И, возможно, самое удивительное заключается в том, что экономический рост больше не делает нас счастливее. Учитывая наши нынешние догмы, это столь же нелепая мысль, что и предположение, будто гравитация заставляет яблоки взлетать к небу. Но даже ньютоновская физика, в конечном итоге, вынуждена была потесниться, чтобы уступить место более сложной вселенной Эйнштейна.
1. «Мы на все способны, если поверим в это»: Рузвельт, Линдон Джонсон и изобретение экономического роста
Великий экономист Джон Мейнард Кейнс указал, что до недавнего времени «между уровнями жизни средних людей, живущих в цивилизованных центрах земли, не было сильного отличия». По подсчетам Кейнса, в промежутке между 2000 г. до н.э. и рассветом 18-го века уровень жизни поднялся примерно в два раза. А до этого были четыре тысячелетия, за которые люди не научились делать почти ничего нового. До начала истории у нас были огонь, язык, крупный рогатый скот, колесо, плуг, парус, горшок. Теперь у нас появились банки, правительства, математика и религия.
А потом, наконец, случилось что-то новое. В 1712 году британский изобретатель по имени Томас Ньюкомен создал первый практический паровой двигатель. За последующие столетия ископаемое топливо помогло создать все, что мы считаем нормальным и привычным, начиная с электричества и заканчивая сталью. 100-процентный скачок в уровне жизни может быть достигнут за несколько десятилетий, а не тысячелетий.
В некотором смысле, изобретение идеи экономического роста было почти столь же значительно, как и открытие возможностей ископаемого топлива. Но эта мысль созревала медленнее. Во время Великой депрессии даже Франклин Делано Рузвельт обычно называл американскую экономику зрелой, дальнейшего расширения не предполагалось. Прошла Вторая мировая война и послевоенный бум, и к тому времени, как Линдон Джонсон переехал в Белый дом в 1963 году, он сказал что-то вроде: «Я устал от всех людей, которые говорят о том, что мы делать не можем. Черт возьми, мы самая богатая страна в мире, самая могущественная. Мы все можем, если поверим». В этом он был не одинок. Никита Хрущев из Москвы прогремел: «Рост промышленного и сельскохозяйственного производства — таран, которым мы будем громить капиталистическую систему».
Тем не менее, уже тогда внимательному глазу были видны настораживающие признаки. Горящие реки и задымленные города показали темную сторону промышленного подъема. В 1972 году трио исследователей из Массачусетского технологического института выпустило серию компьютерных прогнозов, которую они назвали «Пределы роста», показавшую, что необузданное расширение, в конечном итоге, ведет к истощению ресурсной базы. Год спустя британский экономист Эрнст Фридрих Шумахер писал бестселлер «Малое прекрасно». К 1979 году социолог Амитай Этциони сообщил президенту Картеру, что только 30 процентов американцев выступали «за рост», 31 процент был против, и 39 процентов «не определились».
Такая амбивалентность, предсказал Этциони, «слишком большая нагрузка для общества». Сегодня либералы и консерваторы соперничают друг с другом в том, кому удастся посильнее выпороть экономику. Ларри Саммерс, который был при Билле Клинтоне министром финансов, как-то заявил, что администрация Клинтона «не примет никаких ограничений американского экономического роста. Цель экономической политики — рост экономики, максимально быстрый, устойчивый и всеобъемлющий».
2. Пресыщенность нефтью, китайские автомобили и конец «косметического ремонта»
Даже если экономика продолжит расти, большинство из нас уже не станет богаче. Средняя заработная плата в США в реальных долларах меньше, чем была 30 лет назад. В свыше 60 странах по всему миру за последнее десятилетие произошло снижение доходов на душу населения.
Как известно, в последние три года выходит огромное число докладов, книг и документальных фильмов, предполагающих, что человечество, возможно, приблизилось к нефтяному пику или прошло его – то есть бассейны первобытного планктона наполовину опустошены, и с каждым новым годом мы скребем по дну. Нефтяные компании сообщают, что они не могут найти необходимое количество новых скважин, чтобы компенсировать обеднение старых; ходят слухи, что гигантские ресурсы Саудовской Аравии истощаются быстрее, чем ожидалось.
Экономическая доктрина гласит, что ни один товар не обладает особым значением, потому что если нам чего-то не хватает, мы заплатим за разработку замены. В целом, раньше это оказалось правдой. Но далеко не очевидно, что та же заповедь относится к углю, нефти и природному газу. На этот раз простой замены нет.
Это подводит нас к третьему пункту: если весь мир будет стремиться к столь же структурированной экономике, как американская, то нефть – не единственное, в чем мы будем испытывать нехватку. Учитывая нынешние темпы роста китайской экономики, 1,3 млрд жителей этой страны в 2031 году окажутся примерно на том же уровне богатства, что и мы. Если затем они будут есть мясо, молоко и яйца в тех же объемах, что и мы, то, по расчетам специалиста по экостатистике Лестера Брауна, они будут потреблять 1,352 млн тонн зерна каждый год, что равно двум третям всего урожая в мире. Они будут потреблять 99 млн баррелей нефти в день, на 15 миллионов больше, чем весь мир потребляет в настоящее время. Они будут использовать больше стали, чем весь Запад, удвоят мировое производство бумаги и будут водить 1,1 трлн. машин – в 1,5 раза больше текущего мирового объема. И это только в Китае; К тому времени, численность населения Индии еще больше вырастет, ее экономика будет расти почти так же быстро. А тут еще и остальной мир.
Для большинства из нас рост стал синонимом «здоровья» экономики, которое, в свою очередь, кажется гораздо более ощутимым, нежели здоровье планеты. Подумайте о терминах, которые мы используем — экономика, температуру которой мы измеряем с каждым выпуском новостей об индексе Доу-Джонса, «больна» или «идет на поправку», «слабеет» или «восстанавливается». Мы с тревогой прислушивается к ее каждому чиху, но не обращаем внимания на лихорадку, которая объяла весь земной шар.
Экономистам и экологам предстоит сложная, почти невыполнимая задача, ведь в опасности не «только» окружающая среда. Оказывается, экономика разрушения окружающей среды тесно связана с совершенно другим набором ведущих индикаторов – тех, которые большинству людей небезразличны.
