Здесь все по-иному, здесь все непонятно.
И все же никто не желает обратно.
Туда, где котятами жили слепыми
В растерзанной, жалкой, грозовой России,
Где нашим потомкам уже не плодиться,
Где счастье и горе имели родиться.
Жизненное пространство, когда его слишком много, из благословения может преобразоваться в проклятие. Россия, исторически прираставшая территориями других племен и народов даже тогда, когда и понятия «России» не существовало, не может спокойно воспринимать свои обширные владения как некую данность и обустроивать себя, не заботясь о тяготах глобальной миссии, добровольно взваленной на плечи.
Только вот беда: проблема с определением этой самой миссии. В 1523-1524 гг. старец Филофей из псковского Елеазарова монастыря (возможно, повторяя, что еще в 1492 г. писал митрополит Зосима) писал о Москве как о «третьем Риме», то есть, по сути, объявлял московское княжество преемником Римской империи, а московского князя Василия III – наследником Византийских императоров, ровней Константину Великому. Позднее дивный тезис о «православии, самодержавии и народности» как о трех общих началах, без которых Россия не может благоденствовать, выдвинул министр народного просвещения граф С. С Уваров. В 20-м веке, как известно, Россия воспылала желанием стать флагманом социального прогресса: коммунизма и коммунистической революции во всем мире. Теперь же, когда в России господствует государственный капитализм с рабовладельческо-феодальными пережитками социализма (принудительный труд в тюрьме и армии, опричнина, средневековые интриги, отношения «по понятиям», есть желающие продолжить список?), российское руководство столкнулось с идеологической необходимостью сформулировать нечто эдакое, от чего бы у лояльных сограждан голова стала кружиться в патриотическом раже. Вот и додумались путинские спичрайтеры до концепции «русского мира», которую он озвучил в 2006 г. в преддверии Года русского языка, отмеченного в 2007 г. В этом же году в Послании к федеральному собранию российский президент сказал о русском языке, что он не просто язык исторического братства народов (свежо предание, как говорится. Вспоминая братские медвижьи объятия по сию пору содрогаются бывшие беглые республики), но он является «живым пространством(!) многомиллионного «русского мира», который, конечно, значительно шире, чем сама Россия». Насчет языка мы всё поняли, г-н Президент всея Руси. А что еще объединяет жителей «русского мира»? Некоторые считают непременной его принадлежностью православие; причисляют к атрибутам «русского мира» и русскую культуру, историческую память, а также единство взглядов на общественное развитие.
Вопрос о языке вовсе не безобиден. Мы это уже проходили при распаде Советского Союза. Обычно начинается с разговоров о языке и культуре, а кончается кровопролитием (смотрите новости об Украине). Ныне разговоры о языке служат инструментом давления на бывшие союзные республики. Как советует Валерий Тишков, автор статьи «Русский мир: смысл и стратегии», «Россия не должна снимать вопрос об официальном двуязычии для стран бывшего СССР (Казахстан, Украина, Латвия, Молдова, Кыргызстан)». Отчего так скромно, г-н Тишков, все 15 республик можете перечислить, кутить так кутить!) Далее автор советует поддерживать «федерализацию ряда постсоветских государств, <…> или экстерриториальную культурную автономию».
Но дело, однако, не ограничивается бывшими союзными республиками. Новому кормчему лавры генералиссимуса спать не дают, и вот он уже замахивается на весь подлунный мир, где глаголят на «великом, могучем, правдивом и свободном». Я же взялась писать эту статью после того, как услышала дискуссию на Davidzon Radio. Популярный радиоведущий Вадим Ярмолинец приглашал к разговору слушателей на тему о том, в какой мере мы, американские эмигранты, являемся представителями «русского мира». Отправной точкой для дискуссии послужила статья «Эмиграции больше нет», опубликованная в «Новой газете» 6 сентября 2014 г. Автор статьи – Ирина Соболева, политолог из Колумбийского университета. Она ничтоже сумняшеся так и объявила: «Эмиграции больше нет. Неважно, сколько людей физически находится внутри границы, а сколько – снаружи. Важно, что эти люди вместе формируют продуктивную среду, которая говорит на русском языке и имеет политическое и экономическое влияние в мире». И она тоже считает понятие «русский мир» глобальным: «Почему идея глобального русского мира сложна для восприятия внутри России? Почему стереотипы о русских за рубежом все еще недалеко ушли от засиженных мухами столов Брайтон-Бич?» Первой своей фразой уважаемый политолог, что называется, ломится в открытую дверь. Второй она почему-то проходится по Брайтону. Отмахнусь от мифических брайтонских мух и позволю себе еще потеоретизировать по поводу «русского мира».
«Русский мир» как глобальное понятие в устах кремлевских политологов, либо колумбийских новоиспеченных профессоров представляется экспансионитстким и опасным. Так же, как и о «России без границ». И не только нам с вами, но и жителям бывших союзных республик. Нетрудно догадаться, почему. За этим видится неуважение к чужим территориям. Представители национальных меньшинств хранят память об исторических обидах. Для кого-то это голодомор на Украине, для кого-то антисемитизм, «Дело врачей», расстрел Еврейского антифашистского комитета и уничтожение всех ведущих деятелей еврейской культуры, писавших на идиш. Для кого-то ссылки и лагеря, расправы с крестьянством и национальной интеллигенцией. Есть что вспомнить. Так что с единой исторической памятью дело сложное, как и с единством взглядов на общественное развитие. Тут вообще разнобой полный. Если речь идет об Америке – кто либертарианец, кто демократ, кто республиканец, кто вообще беспартийный. Если говорить о России, то жертвы телевизионной пропаганды, как правило, оправдывают действия российских властей, но есть и те, кому не до России: и так забот полон рот!
И все же я бы не отказывалась от термина «русский мир» в том случае, если он лишен геополитических притязаний, а ограничивается культурно-языковой составляющей, интересом к России, неравнодушием к этой стране и ее культуре. Каждый из эмигрантов, уехавший «оттуда», несет в себе частицу русской культуры, нашего общего прошлого. Это наследие делает нас духовно богаче, что бы мы ни говорили (и справедливо!) о неизбежных «родимых пятнах» строя, из которого мы вышли. Ходасевич вез в эмиграцию Пушкина. Да разве он один! Сколько эмигрантских семей везли с собой любимые томики русских классиков, надеясь (зачастую, как выяснилось, тщетно), что их дети и внуки будут читать. Неприятно, когда сознанием манипулируют, через океан протягивая щупальцы спрута, вскормленного нефтедолларами. Нас не нужно агитировать за русский мир, поскольку у каждого в душе частица этого мира сугубо личная, своя. Русская община в Америке слишком разнородна и пестра, чтобы ее можно было сплотить в единую колонну, тем более – пятую. Сразу вспоминаются обязательные первомайские демонстрации и другая добровольная принудиловка. Спасибо, знаем, больше не хотим!
Я неоднократно писала о том, как и чем мы отличаемся от американцев. Живя здесь кто двадцать, кто тридцать лет, мы не вполне американизировались, но во многом изменились, оказавшись под влиянием другой культуры, другой ментальности. И многих, успешно адаптированных и устроенных в новой реальности, отличает иной взгляд на Америку, чем взляд оттуда, из России. Мы иммигранты. Наши дети еще в большей мере, чем мы – продукт местной культуры, их дети от страны исхода будут еще дальше, разве что полюбопытствуют о том, как жили их предки. И этот процесс неостановим.
Так что новоявленным кремлевским мечтателям лучше поумерить глобалистские аппетиты и подумать о душе. А если серьезно – перестать морочить голову своему народу всякими прожектами и национальными идеями. Ничего нового не придумаете, а только наживете себе репутацию агрессора, желающего повернуть историю вспять. Вернее, уже нажили. И о шапке Мономаха пора забыть. Пусть себе пылится в музее. Рядом с прялкой и бронзовым топором. Как было завещано сами знаете кем.
